Образ Первый. Волна.
Кажется, что любить – очень просто. Ну, чего проще: влюбился и любишь себе на здоровье. Все ясно и понятно: мучаешься, если «не отвечают взаимностью», радуешься, если, соответственно... Любовь, как волна прибоя, нахлынет – могучая, окатит – свежестью; даже камни («каменные сердца») со временем поддаются, смягчаются, стачиваются этой силой. А мы стоим на песчаном берегу, вдыхая чистый, солоноватый воздух моря, и ждем, чтобы Она омыла нас. И бежим ее волн, если не счастье, а только боль приходит с ней. Это же невыносимо, когда любовь ранит, раны от ее стрел – незаживаемые раны...
Образ Второй. Яд.
...И поэтому поэты говорят, что любовь – это яд, что входит она в сердце, кровью разбегается по телу, проникает в каждую клеточку. И мучительно изменяет нашу жизнь. Этот яд содержит силу, которая заведомо сильнее нас, но уже не силу волны – волна безучастна к нам, приходит и уходит, не советуясь с нами, – а силу магического голоса, зовущего к тому, чтобы мы преобразились ею. И тогда любовь – это труд.
Образ Третий. Мотылек.
Но в чем же труд любви состоит? Тот, кого ты любишь, отныне предмет твоей радости и горя, ему ты передаешь право быть смыслом твоей жизни («руку и сердце» – деятельность и личное знание). Но отдавая руку и сердце, не отдает ли человек и всего себя? Любовь зовет тебя, как это ни странно, к смерти, поскольку ты вместе с ней сомневаешься, так ли ты самодостаточен. Уничтожить себя в любви так, как погибает глупый мотылек на свечке – в этом труд любви.
Образ Четвертый. Птица Феникс.
И что же? Неужели этот парадоксальный труд, эта разрушительная сила и есть цель и смысл нашего существования? То, без чего, как говорит апостол Павел, все, чем человек занимается - «медь звенящая и кимвал звучащий»? Уничтожая себя, сгорая в любви во имя того, кого ты любишь, любовью же, как птица Феникс, ты восстаешь из пепла, преображенный. Это преобразование можно назвать рождением Человека, ибо человек становится Человеком только перед ликом Любви. Именно здесь, в удивительном жертвенном акте он преступает ограничения мира. Мира, в котором есть только он один.
Именно это – жертвенное преступание своего ограниченного, самозамкнутого мира, своей самости – воспевается в Любви. Всякий достигает самодостаточности исключительно холодностью и безразличием к окружающему (или еще через утилитаризм выражающийся во фразе-принципе «как бы это использовать?»). Наоборот, Любовь требует от нас служения чему-то иному нам. Такою Любовью достигалось все высокое, все искусство возникало и возникает исключительно как плод Любви. Чего бы мы ни коснулись, какой бы предмет мысли ни встал перед нами, у нас есть только два пути: или с холодным равнодушием отстраниться, или в любовном стремлении воссоединиться. Любая культура требует от каждого человека именно такой деятельности, которая исходит из Любви. Неважно – говорится ли о любви к другому человеку, к делу, к Родине или еще к чему-то. Мир познается тоже исключительно в Любви и через Любовь. - Все это на одном полюсе.
На другом полюсе – равнодушие и теплохладность. «Во мне нет ненависти, но и нет любви, мне вообще-то все равно.» Но тогда, когда человек «не холоден и не горяч», то есть он и не бунтует, но и не служит, тогда на самом деле умирает любовь.
Зачем все это – Колледж, «наш класс», друзья – если нет жертвенного служения в Любви? Какое самоуправление? Да и учиться, по-моему, не стоит. Не то страшно, что кто-то не любит методологию или не создает дружный класс, а то, что никто ничему жертвенно не служит. Но теплохладно взирая на окружающий нас мир, у нас у всех есть шанс достаточно безболезненно прожить жизнь. Но она такой и будет – не черной, не белой, то есть серой.
Вот только вопрос: а зачем?